Василий Теркин: 21. Смерть и воин

За далекие пригорки

Уходил сраженья жар.

На снегу Василий Теркин

Неподобранный лежал.

Снег под ним, набрякши кровью,

Взялся грудой ледяной.

Смерть склонилась к изголовью:

— Ну, солдат, пойдем со мной.

Я теперь твоя подруга,

Недалеко провожу,

Белой вьюгой, белой вьюгой,

Вьюгой след запорошу.

Дрогнул Теркин, замерзая

На постели снеговой.

— Я не звал тебя, Косая,

Я солдат еще живой.

Смерть, смеясь, нагнулась ниже:

— Полно, полно, молодец,

Я-то знаю, я-то вижу:

Ты живой да не жилец.

Мимоходом тенью смертной

Я твоих коснулась щек,

А тебе и незаметно,

Что на них сухой снежок.

Моего не бойся мрака,

Ночь, поверь, не хуже дня...

— А чего тебе, однако,

Нужно лично от меня?

Смерть как будто бы замялась,

Отклонилась от него.

— Нужно мне... такую малость,

Ну почти что ничего.

Нужен знак один согласья,

Что устал беречь ты жизнь,

Что о смертном молишь часе...

— Сам, выходит, подпишись?—

Смерть подумала.

— Ну что же,—

Подпишись, и на покой.

— Нет, уволь. Себе дороже.

— Не торгуйся, дорогой.

Все равно идешь на убыль.—

Смерть подвинулась к плечу.—

Все равно стянулись губы,

Стынут зубы...

— Не хочу.

— А смотри-ка, дело к ночи,

На мороз горит заря.

Я к тому, чтоб мне короче

И тебе не мерзнуть зря...

— Потерплю.

— Ну, что ты, глупый!

Ведь лежишь, всего свело.

Я б тебя тотчас тулупом,

Чтоб уже навек тепло.

Вижу, веришь. Вот и слезы,

Вот уж я тебе милей.

— Врешь, я плачу от мороза,

Не от жалости твоей.

— Что от счастья, что от боли —

Все равно. А холод лют.

Завилась поземка в поле.

Нет, тебя уж не найдут...

И зачем тебе, подумай,

Если кто и подберет.

Пожалеешь, что не умер

Здесь, на месте, без хлопот...

— Шутишь, Смерть, плетешь тенета.—

Отвернул с трудом плечо.—

Мне как раз пожить охота,

Я и не жил-то еще...

— А и встанешь, толку мало,—

Продолжала Смерть, смеясь.—

А и встанешь — все сначала:

Холод, страх, усталость, грязь...

Ну-ка, сладко ли, дружище,

Рассуди-ка в простоте.

— Что судить! С войны не взыщешь

Ни в каком уже суде.

— А тоска, солдат, в придачу:

Как там дома, что с семьей?

— Вот уж выполню задачу —

Кончу немца — и домой.

— Так. Допустим. Но тебе-то

И домой к чему прийти?

Догола земля раздета

И разграблена, учти.

Все в забросе.

— Я работник,

Я бы дома в дело вник,

— Дом разрушен.

— Я и плотник...

— Печки нету.

— И печник...

Я от скуки — на все руки,

Буду жив — мое со мной.

— Дай еще сказать старухе:

Вдруг придешь с одной рукой?

Иль еще каким калекой,—

Сам себе и то постыл...

И со Смертью Человеку

Спорить стало свыше сил.

Истекал уже он кровью,

Коченел. Спускалась ночь...

— При одном моем условье,

Смерть, послушай... я не прочь...

И, томим тоской жестокой,

Одинок, и слаб, и мал,

Он с мольбой, не то с упреком

Уговариваться стал:

— Я не худший и не лучший,

Что погибну на войне.

Но в конце ее, послушай,

Дашь ты на день отпуск мне?

Дашь ты мне в тот день последний,

В праздник славы мировой,

Услыхать салют победный,

Что раздастся над Москвой?

Дашь ты мне в тот день немножко

Погулять среди живых?

Дашь ты мне в одно окошко

Постучать в краях родных,

И как выйдут на крылечко,—

Смерть, а Смерть, еще мне там

Дашь сказать одно словечко?

Полсловечка?

— Нет. Не дам...

Дрогнул Теркин, замерзая

На постели снеговой.

— Так пошла ты прочь, Косая,

Я солдат еще живой.

Буду плакать, выть от боли,

Гибнуть в поле без следа,

Но тебе по доброй воле

Я не сдамся никогда.

— Погоди. Резон почище

Я найду,— подашь мне знак...

— Стой! Идут за мною. Ищут.

Из санбата.

— Где, чудак?

— Вон, по стежке занесенной...

Смерть хохочет во весь рот:

— Из команды похоронной.

— Все равно: живой народ.

Снег шуршит, подходят двое.

Об лопату звякнул лом.

— Вот еще остался воин.

К ночи всех не уберем.

— А и то: устали за день,

Доставай кисет, земляк.

На покойничке присядем

Да покурим натощак.

— Кабы, знаешь, до затяжки —

Щец горячих котелок.

— Кабы капельку из фляжки.

— Кабы так — один глоток.

— Или два...

        И тут, хоть слабо,

Подал Теркин голос свой:

— Прогоните эту бабу,

Я солдат еще живой.

Смотрят люди: вот так штука!

Видят: верно,— жив солдат.

— Что ты думаешь!

— А ну-ка,

Понесем его в санбат.

— Ну и редкостное дело,—

Рассуждают не спеша.—

Одно дело — просто тело,

А тут — тело и душа.

— Еле-еле душа в теле...

— Шутки, что ль, зазяб совсем.

А уж мы тебя хотели,

Понимаешь, в наркомзем...

— Не толкуй. Заждался малый.

Вырубай шинель во льду.

Поднимай.

    А Смерть сказала:

— Я, однако, вслед пойду.

Земляки — они к работе

Приспособлены к иной.

Врете, мыслит, растрясете —

И еще он будет мой.

Два ремня да две лопаты,

Две шинели поперек.

— Береги, солдат, солдата.

— Понесли. Терпи, дружок.—

Норовят, чтоб меньше тряски,

Чтоб ровнее как-нибудь,

Берегут, несут с опаской:

Смерть сторонкой держит путь.

А дорога — не дорога,—

Целина, по пояс снег.

— Отдохнули б вы немного,

Хлопцы...

— Милый человек,—

Говорит земляк толково,—

Не тревожься, не жалей.

Потому несем живого,

Мертвый вдвое тяжелей.

А другой:

— Оно известно.

А еще и то учесть,

Что живой спешит до места,—

Мертвый дома — где ни есть.

— Дело, стало быть, в привычке,—

Заключают земляки.—

Что ж ты, друг, без рукавички?

На-ко теплую, с руки...

И подумала впервые

Смерть, следя со стороны:

«До чего они, живые,

Меж собой свои — дружны.

Потому и с одиночкой

Сладить надобно суметь,

Нехотя даешь отсрочку».

И, вздохнув, отстала Смерть.